К 100-ЛЕТИЮ РУССКОГО УАЙТХЕДА
Сжатые личные воспоминания.
Итак, где-то
в средине ноября 1952 года
поезд довез автора до перрона Феодосийского вокзала.
В Крыму он не был уже 19 лет, но организмом сразу вспомнил специфику природы и поселений древней земли Тавриды и Черного моря: тихая, теплая крымская осень, солнечные улицы приморского городка, горы и море, все вместе являлось контрастом осенней питерской темноте, сырости, холоду и сутолоке большого города.
Командировали меня сюда, для того, чтобы в цехе № 2 завода, где производилась подготовка экспериментальных торпед, я бы возглавил руководство участком подготовки приборов управления и регистрации хода торпеды ТАН-53, сменив на этом посту Р.В. Исакова, будущего генерального директора НПО «УРАН».
Кроме этого, я имел частное задание: установить в этой торпеде новый тип рулевых машинок, изготовленных в цехах НИИ-400 по чертежам, лично мной разработанным.
В отличие от традиционных «фиумских» РМ, состоящих из цилиндра и поршня, на новых был установлен воздухораспределительный золотник, что приводило к уменьшению гистерезиса срабатывания РМ.
Новые РМ должны были заменить рулевые, обеспечивающие перекладку вертикальных рулей торпеды и элеронов, предназначенных для креновыравнивания торпеды на подводном участке траектории ее движения.
Феодосия передо мной предстала, в основном, как город одноэтажных, южных мазанок, за исключением района между железнодорожным вокзалом и старинной генуэзской Кафой – центром средневековой работорговли.
Кроме генуэзской крепости там отлично сохранились старинные: площадь, здания католических церквушек, морской причал, остатки бассейнов и фонтанов, старые дороги и прочее.
Того и гляди, что из-за угла появится какой-нибудь генуэзский капитан с палашом, или солдат с копьем, и заберет тебя в плен, для продажи в рабство.
Вдоль морского берега между крепостью и вокзалом высятся сторожевые генуэзские башни. Основная улица вдоль морского берега в этой части города называется Итальянской.
Мне говорили, что там, еще в начале ХХ века, жила какая-то родственница Гарибальди.
В 52 году здесь вдоль всей Итальянской улицы еще стояли остатки фасадов изящных дворцов, разбитых в декабре 1941 года, когда Феодосию отбил у фашистов героический морской десант.
О разрушении Феодосии в своих воспоминаниях также пишет Л.М. Вольфсон, инженер-минер, командированный сюда еще в 1949 году: «Феодосия в 1949 году была разрушена войной, особенно береговая часть города. Освещение давал немецкий энергопоезд. Жили мы в основном, на частном секторе, но гостиница «Астория» уже функционировала. Воинская часть размещалась на ул. Чапаева». [8]
Через год развалины дворцов разровняли, засыпали землей и устроили на их месте зеленую аллею.
Эта часть города, примыкающая к остаткам генуэзской крепости, по-видимому, наиболее древняя. Здесь видно, как более поздние каменные постройки воздвигнуты на развалинах старых, а те, в свою очередь, на старейших, и т. д.
Берег моря здесь занят портовыми сооружениями, гражданскими и военными.
Дальше от берега город поднимается на горы, опоясывающие его по всему периметру, за исключением места, где с северо-востока к вокзалу подходит железнодорожная ветка.
Там же находится выезд из Феодосии на Симферопольское шоссе.
На склоне подъема есть место, на котором видны остатки старинного армянского кладбища, плиты со старинными надписями.
Где-то в этих местах с помощью средневековой шпаны окончил существование повелитель Золотой Орды - Мамай, после знаменитой Куликовской Битвы.
Во времена Ивана Поддубного и перед Великой Отечественной Феодосия, в значительной мере, имела совершенно другой вид. В этом желающие могут убедиться, если в интернете найдут старинные фотографии города Александра Чердака: «Стары фото и окрытки Феодосии».
На улице Чапаева в двухэтажной каменной постройке, принадлежащей воинской части, располагалась «Комиссия Смирнова», которая управляла испытаниями нашей авиационной торпеды ТАН-53, куда я и явился.
Там оформили мои документы, рекомендовали адрес, где можно снять жилье, и на следующий день я отправился вместе с председателем комиссии П.И. Смирновым на место своей работы, на завод при поселке Орджоникидзе.
В то время население города Феодосии и поселка Орджоникидзе называло нас громким словом: "Испытатели".
Как правило, испытателя можно было по каким-то неясным признакам сразу же определить среди местной или отдыхающей публики, из каких бы мест он сюда бы не приехал: из Ленинграда, Ораниенбаума, Алма-Аты, из Киева, или из Каспийска. Более отчетливыми признаки испытателей становились с наступлением осени или зимы.
Как правило, на ногах испытателей были кирзовые сапоги, верхней одеждой служил ватник и очень часто поверх него еще был надет плащ ядовито-зеленого цвета. Ну а на голове могла быть модная шляпа, или кепка, или еще что-нибудь.
В основном это были мужчины всех возрастов, но среди нас было немало и дам.
Срок пребывания в командировке в те годы был без ограничений. Многие из командировки уезжали только в отпуск и то нерегулярно, а по возможности. А этот отпуск составлял тогда целых 12 рабочих дней в году!
И так люди жили годами!
Командировочных нам полагалось 26 рублей в сутки.
Итак, Павел Иванович Смирнов повез меня на работу. Наверное, чтобы меньше блуждал, если бы был один.
Добирались мы до поселка по длинной дороге, с выездом из Феодосии на Симферопольское шоссе, вокруг горы, носящей название "Мадам Бродская”.
Почему появилась такая фамилия, может быть кто-нибудь и знает, я – нет.
Гора представляет собой как бы два больши-и-х полушария, которые у каждого, в силу его собственной фантазии, представляются прелестями этой мадам.
На всех этих дорогах много еще и других замечательных мест, например, коварный повороты "тещин язык”.
Эти дороги и места очень красивы и поэтичны: 
Топ-топ-топ!
Шелест тысяч ног о камень
Спуск в долину с высоты…
Дале видно сине море,
Справа горы зеленеют…
Там торчит мечеть нечистых…
Слева, сразу за долиной
Скалы рыжие стоят.
В синем небе солнце светит
И орлица в поднебесье
Неподвижная висит…
С высоты дале-еко видно!
Мне б подняться на минутку
И назад бы поглядеть!
Я б увидел ту сторонку
Где бывают снег и ели,
Где в избушках деревянных
Люди бедные живут.
Итак, добрались мы с П.И. Смирновым до поселка Орджоникидзе.
Сразу на въезде в поселок машина, которая нас везла, остановилась, и у нас проверили документы. Посторонним, не имеющим командировки на завод, въезд в поселок был запрещен.
Въехали, осмотрелся.
Когда-то, очень давно я здесь уже проезжал, и мне слабо помнилось, что справа по въезду, наверху что-то там стояло.
Потом, я об этом спрашивал у старожилов поселка, и мне рассказывали, что до войны, и сразу после, там были татарские сакли и рядом родничок, которые, по понятным причинам, сразу же тогда, и взорвали.
А вот согласно [1] в этих местах «археологические раскопки подтвердили наличие армянского монастыря…географ Бобков И.И. в 1928 году видел здесь остатки фундамента, водопровода, стен, выложенные камнем, дорожки. Сохранившиеся камни-хачкары и …» другое от времен XIV века!
Следы взорванного родника существовали и в наше время. О его существовании было можно судить по характеру растительности на том месте.
В войну поселок был немцами полностью разрушен, взорван, но теперь, слева от дороги на завод, в нем стояло несколько добротных двухэтажных домов. Среди них попадались и одноэтажные дома барачного типа. Справа от дороги до самого моря на всем протяжении поселка, был большой пустырь.
 Горы слева, море справа, впереди, изгибаясь, уходит влево и вверх дорога и скрывается за поворотом за горами.
Вниз по дороге несется грузовик с большой металлической бочкой.
Где-то он съезжает с дороги и кувырком летит вниз, причем бочка от него отделяется и тоже куда-то катится. Затем все останавливается и замирает вверх колесами, и как попало. (Хорошо еще, что не попало в стоящий невдалеке небольшой дом, под названием "Васюковка").
Бегут к грузовику люди, чтобы спасать шофера, но он вдруг вылезает из перевернутого грузовика сам, нехорошо ругается и убегает.
Все.
Только откуда-то сверху летит встревоженная стая кур, с орущим петухом во главе.
Через несколько лет эта дорога по склону горы будет заменена другой, более безопасной. Для этого снесут большую часть горы.
Сейчас же, миновав поселок и дорогу вверх и за гору, достигаешь КПП (контрольно-пропускной пункт) откуда видна вся панорама полуострова с мысом Киик-Атлома.
Внизу и расположены цеха завода подготовки торпед с пристрелочным павильоном и пирсом, со стоянкой кораблей, обслуживающих испытания, и другими подобными сооружениями.
Оконечность этого полуострова, который и является мысом Киик-Атлома, представляет собой возвышенность с крутыми спусками к морю. Высота этой горы достигает, наверное, двухсот метров. Обычно там пасутся козы, иногда выставляются наблюдатели за ходом торпед на испытаниях и за обстановкой в море.
В 1952 году и позже (до 60-ых годов) посторонним лицам посещать поселок Орджоникидзе запрещалось, а после КПП территория завода была обнесена колючей проволокой, и в ночное время также охранялась сторожевыми собаками. Такое ограждение и охрана существовали и позже.
Итак, я, наконец, достиг цеха, где готовились к испытаниям наши торпеды, где проводился анализ этих испытаний, небольшие доработки матчасти и тому подобные работы.
Здесь я должен буду возглавить участок подготовки приборов управления движением торпеды ТАН-53 и приборов, регистрирующих параметры движения этой торпеды.
В курс дела меня вводит Р. Исаков, мой товарищ по изолятору в далеком Ленинграде, а в недалеком будущем глава всех систем подводного вооружения Советского Союза.
Пока что он начальник приборного участка, но недели через две – три он отбудет в Ленинград вместе с основным составом комиссии по испытаниям и тогда его место здесь в Крыму займу я.
Радий и вся комиссия здесь проводили испытания этой торпеды с начала летнего "полевого сезона”. За это время ими было проведено несколько десятков испытаний торпеды в море и сбрасываний с самолета ее болванки, для отработки движения на воздушном участке траектории, а также для отработки ее приводнения и начального участка движения в воде (так называемого "мешка”). При этом, естественно, не все шло гладко.
Постепенно я все больше знакомился с коллективом.
Главным конструктором торпеды был В.А. Калитаев.
А председателем Комиссии, на котором лежали все организационные вопросы, был П.И. Смирнов.
Я вошел на участок подготовки приборов в сопровождении Исакова, и он представил меня коллективу рабочих участка, как их будущего руководителя. Я поздоровался.
На меня смотрело около десятка пар любопытных и доброжелательных глаз.
В то время приборный участок и сборка обсуживались в основном также рабочими командированными из НИИ-400.
Это были поголовно ветераны - недавние фронтовики: Брыкин П.В., Кондратьев И.С., Хурманенко Н.И.,Соколова А.Г., Ломов В.В., Масленников В. , Жулейко И.М., Жуков Н.И., Пигуков, Ершов Н.А., и много других славных людей, перечислить здесь их всех - возможности нет.
Здесь Радий поставил меня также в известность о желательности решения одной из проблем проводимых испытаний: при сбрасывании с самолета-бомбардировщика торпедных болванок, снабженных трехстепенными гироскопическими регистраторами, последние фиксировали ложное направление их перемещения.
Причина такого поведения гироскопов была для членов комиссии по испытаниям и для участников этих работ непонятна.
Мне удалось быстро найти и объяснить причину этого явления, которой являлась карданная ошибка трехстепенного гироскопа.
С жильем в Феодосии мне вначале повезло: поселился в домике с садиком в центре города, недалеко от базара и почты, откуда нас по утрам отвозили на работу. Моей хозяйкой была приветливая женщина средних лет, с которой жила также дочка – школьница. Однако через неделю хозяйка попросила меня съехать, так как ей было удобнее пустить к себе двух девушек-командировочных. Пришлось съехать.
Не без труда нашел угол довольно далеко от центра, у хозяев тесной хибарки.
Семейство там было большое, а хозяин, брат знаменитого партизана Кочмарского, именем которого названа одна из Феодосийских улиц, был также мастер по изготовлению колбас.
До конца 52 года я и еще один наш инженер, Суботин, и снимали у него угол. Найти жилье, а особенно летом, было делом не простым.
Жили испытатели, где придется: снимали частное жилье в Феодосии, или жили в номерах гостиницы "Астория".
В поселке Орджоникидзе тогда селились реже.
"Жители города" к 7 часам утра, еще затемно, собирались у здания почты. В 7 часов там же появлялись грузовики, крытые брезентом.
Над разными типами торпед работали различные "комиссии". В то время работала комиссия по ТАН-53, торпеде ДБТ, и, возможно, еще какая-то. У каждой комиссии был свой грузовик и, конечно, свой шофер.
Каждая комиссия стремилась первой заполнить свой грузовик, чтобы первыми попасть в столовую на территории завода: случалось, что там была очередь. Но, скорее всего главным тут был "спортивный интерес".
В кабину рядом с шофером садился САМ председатель комиссии, а остальные сотрудники размещались на скамейках в кузове: молодежь - поближе к заднему борту, старшее поколение - в глубине. Там теплее.
Таким же образом и возвращались вечером: в то время, когда председатель посчитает возможным. Обычно часов в семь вечера, предварительно поужинав в заводской столовой.
В пути, обычно, начиналось соревнование шоферов, к радости и восторгу седоков, особенно молодых.
Если машина одной комиссии обгоняла соперников, то это всегда сопровождалось радостными криками, улюлюканьем и часто отстающих дразнили с задних сидений болтающейся веревкой. Но иногда, обгоняемый шофер такого позора был вынести не в состоянии: невзирая на наличие кюветов, ухаб и холмистой местности он резко сворачивал с дороги и по целине срезал изгибы дороги, для того чтобы около столовой остановиться первым!
Так мы каждый божий день и мчались вокруг Мадам Бродской, мимо деревни Султановки, через Тещин Язык, мимо поворота на поселок Коктебель, вперед к морю, к Двуякорной Бухте!
Очень часто где-то рядом со мной устраивались будущие Большие Ученые и знаковые работники торпедостроения: Юра Наумов и Радий Исаков.
Так с ходу, мы пролетаем Поселок, затем сразу в гору, небольшая остановка на КПП, и вниз к столовой!
Там резкий тормаз!
В тот же миг, одним движением, я выбрасываю себя за борт, и ... тр-ты-ты-ты!
Вниз по каменным ступеням, в дверь, по коридору, и бац!
За стол!
Я первый, или почти!
Тут ко мне подходит официантка (тогда самообслуживания в столовых не существовало нигде): чего я желаю съесть на завтрак?
Помещение быстро заполняется народом.
Чуть в стороне, несколько столов, за которыми могут устраиваться только избранные: заводская администрация, председатели комиссий, главные конструктора и тому подобная публика.
Иногда около столовского буфета появляется директор завода, тогда им был Светлов, и заказывает себе "100 грамм с бутербродом".
В те годы такое заказать в заводском буфете всегда мог любой труженик и в этом никто ничего особенного не видел. Пьяных посиделок тогда не наблюдалось.
После завтрака направляешься в цех, на свой участок, и начинается рутинный повседневный труд.
Я командую участком подготовки приборов управления и регистрации.
Обычно по утрам председатель комиссии, или его заместитель, сообщают, когда, какое изделие (торпеда, болванка) должно быть снаряжено приборами, когда его следует подготовить к выстрелу (произвести "прокачку"), когда ожидается поступление изделия с моря после испытаний.
Следует оценить, какие приборы необходимо переподготавливать для следующих испытаний, а какие требуют ремонта, или списания.
Приборный участок представлял собой комнату площадью около 100 кв. метров, в помещении которой, размещались стенды для подготовки приборов управления и регистрации, хранились сами приборы, стояли верстаки рабочих-прибористов, разделители - специальные емкости в которые поступал и хранился воздух давлением до 220 кГ/кв. см, обеспечивающий запуск гироскопов (~25000 об/мин за 0,3 - 0,4 сек), и другое техническое оборудование.
Начальник участка также следил за исправностью находящихся на участке воздушных и электрических коммуникаций и емкостей, обеспечивая требуемую периодичность проверок их состояния и т.п.
На участке имелось 2 - 3 канцелярских стола. Один из них, главный, располагался в центре, недалеко от входа на участок.
И вот, как-то сидя в "академической" тишине, я услышал противный, непрерывный писк где-то под ногами. Поскольку пространство под столом было забито ящиками с приборами, я на этот писк сразу особого внимания не обратил. Да и мало ли где тут, что шумит! Однако еще через день я стал ощущать ногами небольшой сквозняк и тогда удосужился вытащить из-под стола десяток - полтора ящиков и очистить место, откуда дует и свистит.
Посмотрел и тут же побежал перекрывать воздушные магистрали. Травило из проложенной внизу, вдоль стены, красномедной трубы высокого давления. Когда магистраль разобрали, то обнаружили на ней продольную трещину длинной миллиметров 50 - 70!
Наружный диаметр той трубы был 18 мм. Еще немного времени, и она была бы воздухом разорвана!
В этом случае ног у меня, да и не только ног, наверняка бы не было! Да и в помещении многое бы стало не так.
Уважайте технику безопасности, люди будьте и здесь бдительны!
Хорошо помню другое любопытное событие, случившееся вскоре после отъезда основного состава комиссии.
Был солнечный, спокойный, осенний крымский день, вторая его половина.
По служебным делам я находился где-то в цеху за пределами своего участка, как вдруг, ко мне подбегает кто-то из цехового начальства и взволнованно сообщает, что меня к себе требует ни много, ни мало, а сам заместитель министра Судостроительной промышленности СССР, который находится на моем участке!!!
Как только я туда явился, то сразу стал невольным участником и свидетелем того, как заместитель министра разобрался в причинах потери торпед при проведении испытаний, и как он распорядился о принятии мер, исключающих подобное:
- Отныне начнем считать не число потерянных торпед, а число посаженных главных конструкторов!
Ну и еще:
- Каждую торпеду должен сопровождать самолет, или быстроходный катер!
Все торпеды должны быть снабжены средствами их обнаружения в случае затопления на дистанции хода!
Вот такие были разговоры в те годы.
Очень скоро я увидел, как из-за горы вываливает самолет и тут же вылетает ракета с вышки пристрелочного павильона, означающая торпедный выстрел.
Быстренько в торпедах появились «стукачи», этакие электромоторчики с эксцентрично насажанной шайбой на их валу, колотившей по торпедному корпусу при вращении вала. Работающие стукачи создавали шумовой эффект, по которому водолазы и катера торпедоловы быстро находили затонувшую торпеду, поднимали ее и доставляли в цех для разборки. Этот эпизод описан мной в [9].
Так время шло, море штормило все чаще, заканчивался 1952 год.
Как-то во время шторма я стоял на берегу и наблюдал огромную "рыбину" - дельфина, которого волной почти выбрасывало на берег.
Он тоже на меня посматривал, а мне думалось: что бы у него, как в сказке, попросить?
Неожиданно, за пару дней до Нового Года, я получаю телеграмму из дома: "встречай 31 прибываю ритой вагон такой то нина"?!
Это означало, что ко мне, уже, движется жена !
С двухмесячной дочкой!
Срочно ищу, где нам жить.
Все попытки "встать на якорь" в городе неудачны. Желающих сдать жилплощадь постояльцам с грудным ребенком, ни за какие деньги не нашлось!
С трудом, с помощью своих бывших однокурсников, я в последний момент уговорил пустить нас к себе одну хозяйку в поселке, в недавно построенном новом доме.
Звали нашу хозяйку Анна Ивановна, ее муж заведовал на заводе гаражом. Это были люди - заводские ветераны, которые здесь работали с довоенного времени. От них, и от им подобным, я слышал рассказы, как здесь все было.
Рабочий коллектив под руководством С.М. Кривцова срочно сделал чудесное фанерное корыто для купания младенца и для стирки пеленок. Замечательный подарок к Новому Году! Большое Всем спасибо!
31.12.52 года я отвез на новое жилье корыто, встретил свою супругу, выходящей из вагона поезда с чемоданом в одной руке и с дочкой в другой, и привез их в поселок Орджоникидзе. 
В 1953 году,
с января по май включительно, работы по подготовке торпед было немного.
Море часто штормило, а в марте жизнь на заводе и в поселке и вообще почти замирала.
Мартовские метели и снегопады отрезали поселок от "материка" начисто недели на две - три. В поселок не могли проехать автомашины, не было возможности пробраться пешком, да и море было "закрыто" из-за волнения. Трудно было достать самое необходимое.
Хлеб временами начинали продавать только на территории завода, да и то, только тем, кто там работал. Нас это выручало.
Еще до заносов там же я смог достать для жены 5-ти - 6-ти литровую банку сгущенного молока. Она же грудью кормила дочку!
В поселке в домах водопровод не работал. Приходилось воду носить с улицы из колонок. Канализация и в квартирах и на заводе после войны также создана еще не была. Правда, унитазы установлены были, но они не действовали, причем еще не один год.
Вечером после ухода с работы опять было нужно что-то, где-то раздобыть, потом помочь дома. Например, полоскание белья приходилось, как правило, делать на море в холодной морской воде.
Как «солидный семейный человек», я теперь питался не в заводской столовой, а «дома», загружая жену приготовлением пищи на хозяйской керосинке.
Для этого я каждый день по заводскому гудку бежал из цеха вверх к КП, оттуда вниз, и затем по тропинке к противоположному концу поселка. Там, съев обед и поцеловав жену и дочку, я несся обратно на завод, да так, чтобы успеть до окончания обеденного перерыва!
И так в любую погоду, неся на каждом сапоге пуды крымской грязи!
Быт и работа создавали иногда стрессовое состояние у нас обоих, но потом привыкли, и ближе к лету стало как-то полегче.
Какая-то тревожность состояния усилилась в марте, после известия о смерти И.В. Сталина.
И.В. Сталин был кумиром, его руководство обеспечило Победу, Он один был Хозяин, которому Народ верил, что Он все знает и понимает и сделает верно!
При всем этом я, конечно, знал, что Он - диктатор, осуществлявший массовые репрессии,
что Он плохо подготовил страну к Войне,
на его совести многие жизненные трагедии (знал не понаслышке!).
Но, тем не менее, считал тогда и сейчас тоже, что Он для себя не хотел никаких богатств, как многие прочие,
Он искренне стремился к тому, чтобы наша страна была бы передовой и независимой.
Независимой, как в экономическом плане, так и в моральном, а страна это Народ!
Однако, в силу своего воспитания, к хорошим целям Он шел по адовой дороге!
По-моему это была трагическая личность.
Власть была то, чего Он жаждал, ибо не верил никому и всех боялся.
Последовательно Он уничтожал всех своих соратников и близких, но начинал понимать Великую свою Глупость слишком поздно, когда уже содеянное исправить становилось невозможно!
Но Он был Хозяин, который "свой дом" знал и обеспечил на Земле его авторитет и положение.
И вот Он ушел не оставив после себя хозяйского преемника!!
Куда и как нашу страну поведут его преемники?
Смогут ли они сохранить нашу независимость, авторитет, мощь?
Это беспокоило.
Как бы то ни было, но мы пережили крымские осень, зиму и весну!
В тот период одним из основных моих инструментов стал символ торпедистов - мерительный инструмент "футик".
Футиком измеряются величины перекладки рулей торпеды при ее подготовке к морю.
В мае на завод вернулся основной состав комиссии по проведению испытаний торпеды ТАН-53, а меня отпустили домой в Ленинград. Приборный участок я передал тому же, у кого его принимал - Радию Исакову.
Он подобно ознакомился со всем, что произошло в его отсутствие, а особенно его интересовало, как влияет на движение торпеды установка новых рулевых машинок, и как обстоят дела с учетом карданной ошибки гироскопических приборов.
Установка новых рулевых улучшила управление торпедой по курсу, но на характер креновыравнивания заметного влияния не оказала.
За то время пока я руководил приборным участком, обеспечивая проведение испытаний ТАН-53, я окунулся в необходимость решения ряда проблем, возникших в процессе этих испытаний, вошел в ритм и атмосферу работы и жизни, как коллектива испытателей торпед, так и коллектива решающего задачи их серийной пристрелки и отработки – местных жителей поселка, Феодосии.
Пол года работы и жизни в поселке Орджоникидзе сделали его для меня, да и для моей жены тоже, своим близким местом, несмотря на перенесенные невзгоды.
В июне мы возвращались в Ленинград с уже заметно подросшей дочкой.
Жаль, что у нас не сохранилось то фанерное корыто, в котором она спала, мылась.
/далее/
|
